Н. СЕМЕНТОВСКИЙ. ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ

Издание «Путешественник» Н. Сементовского, увидевшее свет в С.- Петербурге в 1847 году, стало первым наиболее полным русскоязычным путеводителем по Крыму. Оригинальный живой язык, яркие зарисовки быта жителей Южнобережья, незабываемые виды, утонченно-романтические лирические отступления, живописующие красоты Южного берега Крыма – все это можно найти в «Путешественнике».


ОТ КУЧУК-ЛАМБАТА ДО БАЙДАР

Н. СЕМЕНТОВСКИЙ. ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ… По чрезвычайно узкой тропе, извивающейся у подошвы скалы подле самаго берега моря, пробирались мы верхами на лошадях в Кучук-Ламбат. Эта береговая тропа вдруг исчезала, покрытая морскою волною и тогда мы смело въезжали в море и ехали водою до первой возвышенности, которую не могли покрыть волны; за то здесь сильные прибои валов, разбиваясь о каменистый берег, орошали нас водяною пылью. С правой стороны возвышались над нами грозныя скалы с выдававшимися камнями, которые вот, вот, казалось, обрушатся и раздавят нас.

Часто тропа эта становилась так затруднительною, что мы, казалось, неминуемо должны будем обрушиться в морскую бездну, свалившись с громаднаго утеса, на который карабкались, слезая с лошадей и удерживаясь за их хвосты, или же пустив их вперед, сами лезли на вершину, опираясь руками и ногами за камни и цепляясь за кусты, выросшие на каменьях и в разселинах. Часто один сухой пень дерева служил нам единственным сообщением между двумя вершинами скал, разделенными одна от другой бездонною пропастью.

Но неудобство пути выкупалось новыми горными картинами, нисколько не схожими с видимыми мною до этого и эти виды перед нами безпрестанно изменялись, то очертывалась вершина грознаго Чатырдага, то обрисуется на синем горизонте скалистая гора Кучук-Кастель, или же подымется из моря, в виде чернаго медведя, Буюк-Кастель-Аю-даг. Здесь безпредельное море, там зелень виноградников и упоительная нега тенистых садов; с одной стороны, на каждом шагу видите скалы, камни и дикия стремины, с другой рисуются вдалеке мирныя жилища, окруженныя изобилием произведений южной природы.

Пробираясь по опасному пути в Кучук-Ламбат, я душевно желал скорейшаго окончания его; но когда кончился этот путь и пред нами, по уступам горы, зачернелись прилепленныя, как гнезда ласточек, маленькия хижины, я пожалел, что кончилась опасность и желал, чтобы еще далее продлилась наша дорога.

У подошвы Кучук-Ламбата, пред изящным домом, принадлежащим одному из наших вельмож, красуется гладкое круглое зеркало пристани, окаймленной возвышенными берегами, кой-где покрытыми живописными кустарниками, кой-где голыя скалы, кой-где желтеет песок.

Далее светлеет безпредельное море, с двух сторон ограничивающееся излучистыми разноцветными скалами; за домом выказываются стройные пирамидальные тополи, роскошные тополи юга; по местам зеленеют развесистыя благоухающия ивы; в одном месте ростет несколько живописных каштановых деревьев, в другом вьются по стене и камням, живописныя лозы винограда, обремененнаго сочными плодами; из-за вершин деревьев, гордо восходит к небу гора с прилепившимися к ней в разных местах жилищами; это древнейшее место Кучук-Ломбат, бывшее известным Хиоскому уроженцу Скильпу, жившему более нежели за сто лет до Р. X.

Когда посетитель этого древняго места, обратит взор на море, то пo правую сторону увидит, как будто из бездны морской возстающую громадную гору, фантастическое очертание которой сходствует с спокойно лежащим медведем; это дивная гора Аю-даг т. е. Медведь-гора, она покрыта лесом, темный цвет котораго придает еще более сходства ей с лесным царем. Долго стоял я у самаго берега моря и любовался величественною панорамою природы; здесь, кажется, сосредоточились все живописные предметы, которых в другом месте напрасно ищет художник, желая придать своему ландшафту грозную и вместе с тем очаровательную прелесть.

Чудное море заключено в раму скалистых берегов, среди его Медвдь-гора, в стороне у скал великолепный дом, за ним новая скала и в перспективе синеется даль, у ног яркая зелень растений и виноградников обвивает ближние предметы, а над всеми этими красотами природы, чистое южное сапфировое небо. Ланддшафт утоплен в сладострастной неге воздуха, нагретаго золотистыми лучами солнца, освещающаго всю картину. Вот эскиз Ламбата.

Прежде всего хотел было я взойти на Аю-даг, который, кажется, чрезвычайно близко лежит отсюда и удивился услышавши, что от берега он отстоит более 20 верст. Оптический обман скрадывает по воде истинное разстояние его от Ламбата.

Насладившись морским видом и отдохнувши под тенью виноградника, я начал взбираться на возвышенность Ламбата: с целью посетить то место которое пo указанию даже современных историков, существует боле двух тысячелетий.

Нет никакого сомнения, что первые обитатели этого горнаго места, были греки; самое название Ламбат или Лампас, означающее светильник, Факел или, просто, как и мы заимствовали от греков это слово, лампада, подтверждает это мнение, поводом-же к такому названию этого места, легко может быть послужили безчисленные огни рыболовов, пылающие по ночам в заливе. Я видел Ламбат ночью, прельщался тысячими огней, блиставших в лодках рыболовов и не назвал бы этого места иначе как Лампас, не зная, что это имя дано ему назад тому тысячу лет.

Из Ламбата я проехал в деревню Партенит, которая, как полагают историки, была местом рождения Св. Иоанна, Епископа Готскаго, жившаго в 1050 году. Партенит хорошенькая деревня богатая виноградниками; в отношении древних развалин она не представляет ничего особенно достопримечательнаго, разве только одно урочище Вигла, то есть место стражей или караула; название это доказывает, что в этом урочище был в древности наблюдательный пост. Недолго оставался я ныне в забытом летописями Партените, а не когда бывшем, может быть славным местом. Партенит я прошел тихо и вышедши на покатость сел на малорослую татарскую лошадь и поехал с двумя татарами к горе Аю-дагу, до которой отсюда было час пути.

Медведь-гора далеко выдалась в море, из котораго она подымается крутыми обрывистыми скалами, со всех сторон обросшими деревьями и тенистыми кустарниками. Над уровнем моря, по измерению французскаго инженера Шатильена, Аю-даг возвышается на 274 сажени.

Узкая тропа, извиваясь из ІІартенита, вела нас к Аю-дагу; тропа эта со всех сторон обросла густыми и довольно высокими кустарниками: часто мы спускались в глубокия разселины и тогда над нами небо закрывалось кустами и прохладная тень провожала нас до первых громадных камней, лежащих один на другом и мы с трудом должны были взбираться на них, подымаясь все выше и выше к макушке горы; часто дорогу нашу преграждал горный ручей, который то едва струился и исчезал под вековыми камнями, то ниспадал вниз величественным каскадом и терялся в узкой воронке горной разселины, и тогда от падения его слышался один только глухой шум.

Большая часть этих ручейков появляется после сильнаго дождя, продолжающагося несколько дней сряду. Ручьи эти также скоро исчезают, как и появляются. Сегодня путь наш на вершину Аю-дага преграждал широкий и быстрый ручей, а завтра, если-бы вы захотели вновь взобраться на вершину, то вероятно не нашли-бы уже и следа его.

Почти на пол-пути к вершине Аю-дага, когда мы оставляли за собою конечныя горныя жилища татар, принадлежащия к деревне Партенит, проводники указали мне едва заметные следы развалин; один татарин сказал мне, что если верить преданию, то на этом очаровательном месте, некогда сушествовал греческий монастырь Константина и Елены, котораго любители древностей ищут на самой вершине горы.

Судя по живописи, уединению и удобству места легко может быть, что указанныя мне развалины принадлежали древнему греческому монастырю, но это одно предположение и ничего вернаго. Вокруг развалин разбросано множество черепицы и обломков разных глиняных сосудов; здесь я сыскал две небольшия склянки, совершенно уцелевшия; время повредило только наружную сторону стекла и из прозрачнаго светло-голубаго превратило его в темно-синий матовый цвет.

На самой оконечности горы, выдававшейся в море и в стороне от куч щебня и разбросанных камней видны другия развалины: четыре толстыя каменныя стены некогда существовавшаго здания, оне и поныне еще стоят нерушимо; вышина их гораздо более сажени, на верху поросли кустарники, толстыя каштаны и ореховыя деревья; основание руин обвивает широколистый плющ и пурпурные цветы горной повилики; в отдаленности же эти вековые остатки минувшаго с обвившею их зеленью красуются пред взором путешественника изящною эмблематаческою виньеткою.

Я спешил скорее взобраться на самую вершину Аю-дага и не смотря на усталость не хотел оставаться без обозрения древнейшаго укрепления, находящагося на Аю-даге.

Чудные виды развертываются пред путником, достигшим престольной вершины Аю-дага, в одно время на пространной панораме обнимает он взором самыя отдаленныя вершины горы, у подошвы его клокочет безбрежное море, по сторонам рисуются Кастель, Ламбат, Гурзуф и другия горныя укрепления. Смотря вниз видишь ничтожныя жилища, кой-где пасущихся лошадей, кой-где дикую козу, перескакивающую с камня на камень. Прельщаясь этою живописью места, невольно сознаешь в душе величие Самодержца вселенной...

По средине вершины уцелели остатки укрепления; каменная стена изгибается правильным полукружием, два конца ея примыкают к непреступной стремнине, она сложена из огромных плит дикаго камня, кладенных без цемента; внутри укрепления по направлению стены в равном разстоянии были устроены небольшия бойницы; основания некоторых из них и доселе еще видны. Теперь на обломках этих некогда неприступных твердынь поросли вековыя деревья; серый мох покрыл дикие камни, как-бы в доказательство их седой древности. Настоящие обитатели этих прелестных поэтических мест горные коршуны, свивающие гнезда в щелях камней, трусливые зайцы, укрывающиеся под основания развалин, вечныя враги их, с которыми ведут коршуны непримиримую войну.

На вершине Аю-дага в задумчивости сидел я более часа, опершись на обросший мохом дикий камень, отвалившийся некогда от края неприступной стены; воображение переносило меня в давно минувшие веки и я в те минуты жил и беседовал с народом, который обитал здесь назад тому тысячу лет, если не более; обаятельная сила воображения очерчивала дивныя события древняго мира, повторявшияся пред моими глазами, как-бы на самом деле. И сколько волн клубилось в то время по безбрежному пространству моря, плескавшагося у подошвы Аю-дага, на которое смотрел я и мечтал, столько-же промелькнуло мыслей в голове моей где все минувшее спрашивал я тогда сам себя и грустным взором окинул окрестности. Где жизнь и слава народов обитавших в этих местах?

Этот вопрос повторял я пред каждою седою развалиною, но развалины безмолвствовали. Волны морския, клубившияся в дни жизни этих народов и носившия корабли их по хребтам своим, как и волны времени давно уже промчались в бездонную пропасть забвения и ничто теперь не напомнит и не разскажет мне тысячелетнюю повесть о судьбе древних народовъ Твердыни, эти башни, храмины и громадные обломки, прежде нерушимые силою человека напомнят путешественнику одно многозначительное изречение: memento mori. В этих-то пленительных местах минувшее и настоящее, как мрак и свет, как смерть и жизнь борются между собою и каждый предмет, на который только посмотришь живет двумя жизнями - минувшею и настоящею...

Но повторяю, это минувшее для нас темнее мрака, безмолвнее смерти, а настоящее грустное, забытое всеми…
Светоч истории, как бы он ни был блистателен, не осветит непроницаемаго мрака тысячелетий и если проведет нас по тайным, мрачным и узким переходам столетий, канувших в бездну вечности, то средь этой страшной бездны он погаснет и мы останемся во мраке собственных своих изысканий...
Я оторвал взор мой от седой развалины Аюдагскаго укрепления, гикнул на татар, дремавших под тенью куста и мы начали спускаться в Партенит.

У подошвы горы мы переменили лошадей и быстро поскакали по береговой дороге в Гурзуф. Мысли мои разсеялись, когда началась узкая дорога, извивающаяся между пропастью моря и обрывистыми скалами, которыя, кажется, в каждом шагу готовятся на вас свалиться. Этот путь продолжительнее прежняго пути в Ламбат, где опасность на каждом шагу и здесь мы то ползли на стремнины, то слезали с обрывистых камней к прибою волн и если-бы в ту минуту, когда мы спускались вниз по известной стремине, нахлынул прибой волн, то не миновать-бы нам морской бездны.

Осмотрев на пути ландшафтные остатки генуэзской крепости и среди них, можно сказать, оставшийся остав круглой башни, обведенный толстою каменною стеною, спускающуюся по раздвоенной скале в море, чрез которую перекинут мост, кажущийся кое-как сложенным из диких неотесанных камней, которые непременно низвергнутся в разселину, когда только путник ступит на него, но мост много веков стоит нерушимо. В полдень усталые и изнеможенные, кое-как дотащились мы в Гурзуф; приятное местоположение этого укрепленяя, построеннаго в VI веке по повелению Юстиниана, остатки котораго видны еще и в настоящее время на северной стороне скалы, на которую подымался я, проходя по разселине, разделяющей скалу на две части; с южной стороны скала совершенно неприступна; кучи диких камней, поросших мхом и кустарниками обозначают место некогда неприступной твердыни; у подошвы скал раскинуты татарския хижины; они то рисуются под густою зеленью деревьев, то выказываются из-за громадных камней.

За скалами древняго Гурзуфа, спустившись с ближайшей высоты горной дороги к морю, открывается вид прекраснаго дома, принадлежавшаго некогда Дюку де-Ришелье; за домом по покатости горы раскинут английский сад, богатый деревьями юга; море подмывает утесистый берег, на котором зеленеет сад; здесь столетния ивы, укоренившияся в разселинах камней, склонились к самым волнам, как будто бы для того, чтобы приятною зеленью развесистых ветвей приманить взор путника, посетившаго это место; здесь, кажется, кокетство есть достояние природы, а не женщин, которых редко встретишь; восточный обычай содержать их в неволе, до сих пор существует во всей силе между татарами, а татары, это тощие, малорослые и безобразные люди, кажется, нарочно поселились здесь, как-бы в насмешку минувшим обитателям, которых мы приучились воображать гигантами; татарин жалок пред прекрасной и роскошной южной природой и смотря на нее и на слабаго татарина невольно убеждаешься, что случай из дальних стран навеял сюда это племя.

Меня чрезвычайно привлекала к себе деревня Никита, известная своим садом, о котором еще в Лицее приучился я мечтать, читая в хрестоматии описание его, взятое из путешествия по Тавриде в двадцатом году Муравьева Апостола. Деревня Никита и за нею сад расположены на скалистом берегу, далеко вдавшемся в море. Отдохнувши в деревне, славящейся своим пенистым вином, мало уступающим шампанскому, я в сопровождении какого-то другаго путешественника лет пятидесяти, приехавшаго искать здесь древних греческих богинь и храмов построенных в честь их, поехал по узкой тропе, извиваающейся сначала между скалами, а потом в густоте вековаго леса, где обрывисто опускается к морю. He мудрено, что лес, среди котораго мы ехали довольно долго, очаровал Муравьева.

В самом деле, как живописно не представлял я себе красоту его, но она действительно превзошла всякую воображаемую прелесть; в Малороссии я видел вековые дубы в три обхвата, в Крыму я прельщался редкою красотою деревьев, но Никитский лес все превосходит; немного поотдаль от узкой дороги, по которой пробирались мы, в чаще этого леса ростет огромный дуб; середина его от корня выгнила и в этом не дупле, а скорее пространной беседке ростет уже несколько десятков лет клен, достигший значительнаго объема; толстыя ветви его поддерживают вековаго старика, светлая зелень широких кленовых листьев мешается с густою зеленью дубовых ветвей; шаг вперед и новая группа деревьев совершенно в другом виде прельщает вас; здесь тысячи прекрасных картин деревьев и зелени и когда проезжаешь эти места, то подумаешь: вот где царство для любителя писать картины дерев.

Из леса подъезжаете к саду расположенному пo уступам на самой оконечности скалы, далеко выдавшейся в море. Прельщенный дикою красотою живописнаго вековаго леса и заранеее приготовленный пышным описанием Муравьева, я мечтал найти в Никитском саду осуществленныя красоты садов, которыя раздаются восточными поэтами в обиталище волшебным красавицам, но ожидания мои не сбылись; здесь повторились те же виды и те же красоты природы, какия встречал я доселе почти на каждом шагу в Крыму и к сожалению еще эти красоты здесь скучны, бледны и однообразны, справедливо, что в саду ростет много различных деревьев юга, что расположение его по уступам, сходящим к волнам моря, довольно живописно, но все однако-же не в такой степени, как воображал я, прочитавши описание Муравьева; в глазах его и обвалившаяся ничтожная хижина садовника и плохо устроенныя оранжереи казались изящнейшими зданиями.

Читающий эти строки да не разочаруется и не вообразит, чтобы в самом деле Никитский сад не имел ничего замечательнаго; нет, я этого не говорю; много найдет здесь путешественник приятнаго и удивится миртам и кипарисам, высоко и привольно выросшим по уступам сада; виноград, южная павилика и пo местам в чаще сада широколиственные папоротники вьются и ростут y корней столетних дерев. Обозревши сад, сходивши и восходивши по уступам, я посетил богатыя оранжереи, наполненныя прекрасными растениями южных стран и даже тропическими; здесь показывали мне большую коллекцию прекрасно растущих виноградных лоз и сообщили, что в саду собраны почти все роды винограда; южный, можно сказать жаркий климат чрезвычайно способствует разведению здесь лучших лоз.

Из Никиты я выехал на другой день. Заходом и восходом солнца любовался я, стоя на уступе в саду, склонившемся к самому морю; над головою, разстилались густыя ветви кипариса и закрывали часть ярко-голубаго неба; при восходе и заходе море из обычнаго темно-синяго цвета покатило сначала пурпур, а потом золотые валы его смешались с седою пеною и вечером эта пена казалась жемчужным каскадом, утром жемчуг превратился в чисто золотыя искры; благоухание воздуха райское; тяжелыя думы и даже черная грусть, если она до этого гнездилась в сердце посетителя, здесь разсееваются; мечты навевают на душу отрадное спокойствие и сладострастная нега южнаго вечера располагает его к отрадному сну.

Дорога в Ялту лежала через Магарач и этот путь также очарователен и также опасен и труден как и прежний; пятидесяти шагов нельзя сделать по ровному месту, везде скалы и бездна, то взбираешься на вершину, то спускаешься в пропасть, несколько шагов едешь то по песку, то по воде, то в тени между кустов, то в каменных разселинах; виды также разнообразны и живописны; здесь очертятся пред вами на скалистой остроконечной вершне развалины Палеокастровскаго укрепления, там протянется зеленая ялтинская долина, в стороне ущелие гор, обросшее большими соснами, вдали море, чудное море; в синеющей отдаленности мелькнет высокая белая Ориандская башня, то опять скроется за утесами и зеленью и мысли невольно летят в даль.

Ялта небольшой городок оживленный торговлею; весьма удобная пристань почти всегда наполнена судами; пароходы безпрестанно то приходят, то отходят; они приезжают в Ялту, следуя из Керчи в Одессу, или обратно. Хорошенькие чистые домики, две гостиницы, прекрасныя лавки, в них найдете все нужное, если не для роскошной, то для спокойной жизни.

Ялта такжа весьма древнее поселение; на Ялтинском мысе, по мнению взыскателей древностей, некогда существовал монастырь св. Иакова; я посетил мыс, но кроме небольших возвышений, покрытых дерном и кустарником, не нашел никаких следов развалин.

Впереди ожидало меня новое восхищение; оставшись на несколько часов в самой Ялте, я хотел было не дождавшись урочнаго часа лететь в Учан-Су и может быть переменил-бы свое намерение если-бы не помешали мне в этом проводники мои, долго не приводившие лошадей. Часу в третьем по полудни я оставил Ялту.

По дороге к Учанъ-Су, невдалеке от Ялты, по левой стороне еще издали черпаются безобразныя развалины укрепления; по-мере приближения к этому месту, привлекательному дикостью своего очертания, развалины безпрестанно изменяются и когда поровняешься с этими вековыми остатками, то удивленному взору представятся руины высоких стен и гигантския ворота; арка их вышиною более трех саженей; кажется, этот проход сделан для гигантов, обитавших в Тавриде назад тому в сколько тысяч лет; громадная вышина ворот подавляет собою окружающия их скалы, a толстыя, столетния и высокия сосны кажутся пред ними также малыми, как пигмеи пред великаном.

Сквозь арку вдали черною стеною тянется лес, он покрывает скаты гор, окружающих ворота; не в храм-ли какого либо древняго греческаго божества вели эти ворота и кто создал эту тысячелетнюю твердину? Такие вопросы приходили на мысль в то время, когда стоял я на этой скале и удивлялся громадным развалинам, нo никакой предмет и никакое обстоятельство не разрешат с точностью этих вопросов; напрасно путник будет искать надписи на арке ворот, напрасно обойдет пространство, бывшее под гигантскими постройками, к которым вел этот вход, нигде не найдет он ни остатка архитектурнаго украшения, ни тем более уцелевшей надписи, которая открыла бы ему тайну минувшаго.

Идешь вперед и новое зрелище поражает взор: с вершины скалы с страшным шумом низвергается обильною струею ручей; эта светлая кристальная струя падает с сорока саженной высоты на отвесную скалу стоящую внизу и превращаясь в водяную пыль летит в бездну, на пути встречает еще одну скалу и вновь раздробляясь исчезает во мрак пропасти и только эхо долетает к вершине; невольно родилась в душе моей мысль о суетности человека. Взбираясь ползком на вершину скалы по отвесной стремнине на каждом шагу встречаешь острыя иглы и шишки сосен, препятствующия подыматься к верху и достигши с великим трудом вершины, я сел близ водопада п задумался; величественная картина дикой природы расположила меня к мрачным мечтам; я смотря в бездонную пропасть, в которую низвергался шумный водопад уподоблял ему мишурную славу знатных и богатых...
Казалось мне, что в те минуты я был истинным поэтом и не доставало только сладкозвучной лиры древняго греческаго певца, чтобы я брякнул по струнам...

Время быстро мчится, кажется, быстрее этих серебрянных струй, низвергающихся в бездонную пропасть; не хочешь разстаться с этим местом, оно как будто бы чародейскою силою приковывает к себе посетителя и невольно подумаешь, что в этой пропасти обитают сонмы Дриад, Нереид и Ореад, таинственно действующих на сердце путника, жалеющаго оставить это волшебное место.

Когда я сходил с вершины скалы, то пламенно желал, чтобы еще раз в жизни довелось мне вскарабкаться на ея темя, взглянуть на развалины и водопад и еще сладко погрустить.
Оставивши Учан-Су, я пробрался в Орианду по весьма тесной тропе, которая то извивалась между развалинами укреплений, то входила в природныя разселины скал, прикрытых сверху отрадною во время зноя тенью густых кустов.

Орианда принадлежала покойному Императору Александру; посещая последний раз это место, он хотел здесь построить для себя дворец, но желание его не исполнилось, вскоре смерть похитила из этого мира Благословеннаго; Государь Император Николай Павлович место это подарил Государыне Императрице Александре Феодоровне. Здесь природа и картины ея совершенно оригинальныя и не знаю есть-ли где живописнее место, которое-бы так прввлекало дикостью своею как это; грозные виды, удивляющие вас странною игрою природы встречаются на Альпах, на Кавказе, на севере и на юге, но там вы удивляетесь грозной дикости, здесь напротив того прельщаетесь ею и какое то тихое, отрадное спокойствие льется в душу вашу.

Новый прекрасный дворец, красующийся в Орианде, принадлежит Императрице; за ним горныя места также носят имя Орианды.

Проехавши Орианды, ибо их три, прежняя картина, как будто бы в волшебной диораме, сменяется новою видописью места; так же самыя скалы, те жe утесы и леса, та же природа, но в другом виде; это происходит от того, что береговая дорога за Ориандой в Алупку вдруг изменяет свое направление; прежде она извивалась к югу, теперь уклоняется на запад; набережная дорога здесь еще более суживается и в самом начале пути боишься сделать шаг вперед, страшась свалиться в бездну.

Впереди высунувшаяся скала над Алупкою направляет путь на полдень и проехавши по этому направлению несколько шагов видишь новую картину: живописная Ялта, очертываясь на темном сапфире неба острыми утесами, освещенными ярким солнцем, представляется взору разноцветною стеною; краски ея так ярки и так удачно расположены, что при первом быстром взгляде никак не подумаешь, чтобы это был не оптический обман; мало по-малу всматриваешься, поражаешься и удивление заступает место прочих чувств. На югозапад береговая линия входит в море тремя мысами, далее волнующееся море и чистое небо сливаются вместе, как бурная жизнь и спокойная смерть.

Обогнувши эти мысы, мы проехали мимо развалин, чернеющихся почти на каждом шагу.
Близ деревни Гаспры живописно обрисовался изящный дом князя Мещерскаго и вслед за ним очертился величественный замок князя Голицына; я слышал, еще прежде путешествия моего по южному берегу о роскошном убранстве этого замка и видописи места, открывающейся с высоты башен; поэтому спешил за наслаждением, боясь, чтобы по какому-бы то ни было случаю не лишиться его. В полдень я был уже в замке и стоял у окна в одной из башен и истинно наслаждался дальнею перспективою гор; в другой башне три окна с разноцветными стеклами; смотря сквозь них на поразительныя картины природы, думаешь, что залетел в волшебное место, на воображение действует обаятельная сила невидимых духов.

Проехав каменный мост и за ним несколько небольших татарских дсревень, я приблизился к Алупке; дорога к ней вьется по взгорью; над Алупкою скала Ай-Петри высунулась в море длинным и громадным мысом, перпендикулярная высота ея над морем составляет более версты, самая вершнина ея разделилась на две утесистыя скалы, необросщия лесом, с одной стороны на ней расположен сад редкий, даже и в тех местах; зачем не назвали этот обширный сад Кинь-грустъ?

Разнообразие видов, фонтаны, каскады, гроты, павильоны, скалы, группы различных деревьев, нега южнаго воздуха, невольно вывеют грусть и место ея в сердце займет отрадное чувство спокойствия; здесь и искуство получило свою долю среди неподражаемых красот природы; здесь найдете живописные бассейны, озера, окруженныя упоительною тенью лавров, кипарисов и миндальных деревьев; в стороне от озера встретится или пещера, из которой бьет ручеек, стекающий вниз со скалы, или живописная куча диких камней и наверху их, как-бы нарочно для большей прелести вида растет каштан, или земляничное дерево, или цветущий куст белой акации, наполняющий воздух усладительным ароматом.

На противоположной стороне у подошвы Ай-Петри красуется замечательный по изяществу постройки и по редкости материалов, индийской архитектуры дворец князя Воронцова; нельзя описать его, надобно по-крайней-мере видеть верную картину; он построен на месте огромных скал, низвергнувшихея с высоты; с крыши замка, образующей террасу, на которую всходишь по лестнице, открывается очаровательный вид на окрестности, здесь видишь море, цепь гор с живописнымя склонами и оттенками их, ближе деревню Алупку с уютными татарскими хижинами, покрытыми плоскими кровлями и среди их прекрасную мечеть индийской архитектуры, а в стороне церковь.

С другой стороны приближаясь к дворцу, также обнимаешь взором дальнее безбрежное море и на нем кой-где едва белеются паруса; роскошный сад с этой стороны спускается вниз по уступам к самому морю; на возвышенном берегу его построено изящное здание с фонтаном, окруженное колоннадой; из галлереи этого здания на безбрежное море, открывается новый прелестнейший вид.

Между садом и этим чудным морем вся отлогость берега усеяна обломкали скал и среди них лепятся татарския хижины с плоскими крышами; их обвивает виноград и плющ, развесистые каштаны, лавры, фиговыя, ореховыя, гранатныя и оливковыя деревья прикрывают их прохладною тенью.

В Алупке я прожил под гостеприимным кровом несколько дней, отдохнул после моего пути и собравшись с свежими силами пустился в селение Симеис, имение принадлежащее Мальцову и к. Мещерскому. Здесь растет множество различных родов винограда; г. Мальцов с успехом занимается виноделием. Симеис и Алупка составляют как-бы последнюю грань с этой стороны роскошнейшей природы юга; все прочия места не могут сравниться с ними.

Обозревши малозначительныя в настоящее время развалины укрепления Лимены и Буюк-Исара я поехал в Кикинеис, отсюда недалеко отстоящий.

Скалистый береговой путь, начавшийся у Кимериона, идущий по направлению южнаго берега, с каждым шагом становится труднее и опаснее и наконец делается уже почти невозможным на разстоянии от Симеиса до Кикинеиса, а за этим местом нет уже берегового пути; громадныя скалы входят прямо в бездну моря; в местах этих не встретите селений, хотя природа чрезвычайно обильна дарами; Кикинеис последнее горное жилище. Кто не путешествовал по горам, тот не может представить себе опасности пути моего, повисшаго над морскою бездною; в особенности неизобразимо опасно одно место, где скала поверженная на скалу острым углом образует берег, здесь тропа так тесна, что надобно несколько шагов ползти над самою бездною.

Если-бы с вершины скатился камень, то и дерзкий путник свалился-бы вместе с ним в море и тогда конечно нет ему спасения; эти камни преграждают путь на каждом шагу; сверху над головою висят целыя скалы; смотря на них удивляешься, как они держатся на такой высоте; конечно, что первый вихрь низвергнет их в пучину, но на место их откуда и какая сила сдвигнет другия и вновь прилепит к вершине? За этим местом вдруг берег расширяется, по отлогостям скал появляются к ним прилепленныя хижины и изнеможенный путник отдыхает под тенью дерева, или в хижине гостеприимнаго рыболова, слушая его восторженныя песни, в которых он прославляет безбрежное море и свою спокойную жизнь.

Деревня Кикинеис была последним местом пути моего пo берегу моря. За нею горы становятся совершенно неприступны и береговой путь прекращается.

В недальнем разстоянии от Кикинеиса по дороге в Байдары проводники указывали мне обрушившияся скалы после сильнаго землетрясения бывшаго здесь в 1786 году; у подошвы этих скал и по скатам была расположена татарская деревенька; скатившиеся камни и песок совершенно засыпали ее; обрушение было не быстрое; за несколько дней до этого случая сильные подземные удары заставили жителей оставить горныя жилища и расположиться поодаль в долине; в страшный день скалы разорвались и целыя громады камней сдвинулись к морю; теперь еще в глубоких разселинах, образовавшихся после этого местнаго переворота, торчат вершины поверженных столетних деревьев, росших на высоте гор.

Деревня Кучуккоя, как и следующая за нею Мухалатка утопают в тенистых садах; здесь привольно растут фиговыя и гранатныя деревья и приносят вкусные плоды; о виноградниках не буду ужо упоминать, здесь изобилие их на каждом шагу.

За деревнею Мшатки по дороге рисовались прелестныя дачи; я любовался ими и думал:
зачем мы не имеем рисунков этих пленительных мест, они бы поспорили в красоте с лучшими заграничными видами.

Деревня Ласти стоящая на возвышении была крайним пунктом путешествия Императрицы Екатерины; с этого возвышения Императрица долго любовалась картиною моря и живаписною панорамой отдаленности.
За обрушившимися скалами дорога идет прямо в горы, к хребту Яйлы. С каждым шагом во внутрь полуострова удаляешься от моря, склон воды теряется в небосклоне, a пo сторонам высокия скалы заграждают и последний вид на его лазурныя волны.

В Байдарах были приготовлены для меня переменныя лошади; отсюда взял я одного новаго проводника к двум прежним, не оставлявшим меня от самаго Алустона.

Мы приехали по утесу Яйлы, к самому Мердвеню, единственному месту сколько нибудь удобному для конной езды, в других же местах к западу, начиная от Эски-Богази Яйла совершенно неприступна; кой-где только пролегают среди бездны опасныя тропинки, по которым редко когда пробирается Байдарский житель.

В довольно широкой горной разселине по обрыву скалы вьется от подошвы к вершине Мердвень т. е. каменная лестница; по местам она чрезвычайно круто поворачивается то в одну, то в другую сторону; ступени ея то составляют огромные дикие камни и затверделый известняк, иногда осыпающийся, когда лошадь неосторожно ступит на нее; в одном месте скатившийся с вершины камень увлек с собою огромную сосну и как-бы нарочно положнл ее почти по средине Мердвеня; сосна растет и преграждает горную дорогу; татары говорят, что это шутка горных духов и с суеверием обходят сосну, не смея прикоснуться к ней.

Весною, когда дожди бывают обильны, Мердвень служит местом истока горных вод. Тогда нет никакой возможности пробраться по этому пути, да и летом в самое благоприятное время, Мердвень крайне неудобен и избираешь его потому, что он единственный в этих местах.

Лошадей пускаешь вперед, а сам следуешь за ними, цепляясь по местам за валежник и камни. Лестница эта простирается боле полуверсты, безпрестанно изгибаясь то в одну, то в другую сторону.

Кончен горный путь, я разстался с морем и с прелестными береговыми видами. За Мердвенем другие ландшафты и другая природа, когда за горами еще все цветет и благоухает, здесь уже осень срывает пожелтелыя листья с деревьев, зелень увядает и туманы завлекают пасмурными тучами южное небо.
За Мердвенем дорога в Байдарскую долину извивается в чаще вековых лесов; в одном месте необыкновенная густота деревьев, или страшная пропасть, обросшая деревьями, преграждали путь нам и тогда мы должны были объезжать опасное место и часто случалось нам спускаться вниз по страшной крутизне.

К вечеру мы были уже в долине, окруженной со всех сторон горами. To там, то здесь, на широком пространстве виднеются деревеньки, селения и кой-где среди них возвышаются прекрасные дома, или же красивыя мечети. Из гор в долину льется множество ручьев, почти все они стекаются вместе и образуют реку, извивающуюся по долине. Сама по себе Байдарская долина прекрасна, нo в сравнении с видами по ту сторону Яйлы, откуда я приехал, краски природы ея бледны и как ни хороша эта природа, но все она уже не та, что над морем, за горами…


Полностью путеводитель Н. Сементовского "Путешественникъ" доступен по ссылке ПУТЕШЕСТВЕННИК

СПРАВКА.Н. М. СементовскийН. М. Сементовский Николай Максимович Сементовский (1819 – 1879) - русский и украинский писатель, археолог, историк, член Императорского Географического общества, член-корреспондент Императорского Археологического и Нумизматического Общества, статский советник. Награжден многими почетными грамотами и ценными подарками.
Окончил Нежинский юридический Лицей. Служил в канцелярии Черниговского, Полтавского и Харьковского генерал-губернатора, в Военном министерстве.
Автор многочисленных статей и книг, посвященных вопросам истории и археологии Малороссии.
После избрания членом Императорского Географического общества еще более активно начал работать на ниве краеведения – предприняв путешествие в Крым, напечатал серию статей «Таврида», посвящённую описанию южного берега Крыма и его достопримечательностей, а также путеводитель по Южному берегу Крыма «Путешественник».







Требуется для просмотраFlash Player 9 или выше.

Показать все теги




Наша группа на FACEBOOK


Наша группа в VK


Наша группа в instagram


Наша группа в Youtube