«Ялтинский курьер»

С 1 ноября 1912 года в Ялте начала выходить еженедельная газета «Ялтинский курьер».

Вначале она рассылалась как приложение для подписчиков газеты «Ялтинский вестник». Затем стала самостоятельным изданием. Позиционировалась как «газета политическая, общественная и литературная». С № 174 было добавлено - «научная». Редактор - издатель С. М. Мехунов. Газета выходила размером 51х71 см на 2 - 6 полосах. Последний ее номер увидел свет 14 ноября 1915 года.


Однако во время Гражданской войны издание “Ялтинского курьера” было возобновлено. Ее редактором стал правнук декабристов В.Л. Давыдова и С.П. Трубецкого, родственник Дениса Давыдова Александр Васильевич Давыдов. Столичный юрист и финансист, он был награжден за храбрость Георгиевским Крестом за участие в русско-японской войне. После переезда в Крым обосновался в своем имении Саблы под Симферополем, стал видным земским деятелем Таврической губернии. Член партии конституционных демократов. Когда встал вопрос о возобновлении издания «Ялтинского курьера», Александр Васильевич принял на себя обязанности редактора. В 1920 году эмигрировал. С 1922 года - член правления Крымского землячества в Париже.

Под его руководством газета встала на ярко выраженную антикоммунистическую позицию. На тех же позициях стояли еще одна кадетская газета, “Ялтинский вечер”, и кадетско-эсеровский “Ялтинский голос”.

Издаваясь на платформе Добровольческой армии, «Ялтинский курьер» имел возможность выходить самым крупным в Ялте тиражом, 1800-2000 экземпляров. Приблизиться к нему смог только «Ялтинский вечер» со своими 1300-1700 экземплярами, поддерживаемый кадетским большинством города.

Через некоторое время А.В. Давыдов переходит на работу в симферопольскую газету «Крымская мысль», а редактором «Ялтинского курьера» становится Владимир Александрович Амфитеатров-Кадашев, писатель, публицист, литературный критик, сын писателя А. В. Амфитеатрова и оперной певицы А. Н. Амфитеатровой-Левицкой.

С июля 1919 г. до ноября 1920 г. он жил в Ялте, редактируя сначала «Ялтинский Курьер», потом «Южный Курьер», так как газета поменяла свое название. Это было обусловлено необходимостью более широкого информационного охвата южных территорий, а не только ялтинской тематикой.

Во время Гражданской войны Кадашев также возглавлял иностранный отдел пропаганды Белой армии, принимал участие в создании нескольких пропагандистских фильмов, написал книгу рассказов «Fantastica», пьесу «Волшебный фонарь» и ряд мелких пьес, из которых «Именины фарфоровой куклы», «Женщина с промоченными ногами» и «Кордуанское чудо» были поставлены в Ялте.

Начал также печатать в Ялте большой роман «Гесперидовы сады», в котором хотел дать художественное воплощение хаоса революции и гражданской войны. Печатание романа было прервано эвакуацией. Приготовил для печати 2 книги историко-публицистического характера: «На великом изломе» и «Записки контрреволюционера».

В ноябре 1920 г. с частями армии Врангеля Кадашев эвакуировался из Крыма в Константинополь. Затем уехал в Прагу, оттуда в Берлин. Был членом берлинского Союза русских писателей и журналистов, пражского Союза писателей и журналистов. В 1933-1944-е гг. - ведущий публицист и идеолог русской нацистской газеты «Новое слово», за что подвергся бойкоту со стороны большей части русской эмиграции. Он приветствовал возникновение тоталитарных режимов Муссолини, Франко, Салазара. В 1941-42 гг. сотрудничал с нацистами, публиковал в «Новом слове» письма итальянских солдат с Восточного фронта.

В годы Гражданской войны "Южный курьер" активно поддерживал позиции белых в Крыму. Доставалось от него, в частности, и Маяковскому, мощно работавшему против Врангеля на поле пропагаднистской войны. Тем не менее, Амфитеатров, как настоящий профессионал, понимал всю глубину таланта Маяковского и ценил его даже выше Есенина. В № 82 за 31 августа 1920 года, в связи с выступлениями в Ялте кулацкого поэта, как называла советская пропаганда Сергея Клычкова, писал: „Утверждение С. Клычкова, будто Клюев и Есенин -- не барды советского строя и Октябрьской революции, вряд ли можно оспаривать, ибо до Маяковского в этом смысле поэты-крестьяне не допрыгнули".

Не смотря на жесткий государственный патронаж, редакционный коллектив «Ялтинского курьера» умудрялся сохранять видимость независимого издания, время от времени публикуя материалы и левого толка. Особенно ярко эта политика проявилась при Врангеле.
Мнение о деятельности редакции «Ялтинского курьера» со стороны левых оппонентов было не слишком лестным. При видимости свободы слова на деле, считали критики, она полностью отсутствовала.

На страницах «Ялтинского курьера» можно было встретить публикации многих представителей интеллигенции, бежавших от красных в Крым, печатались здесь также известные литераторы и журналисты. Так, в номере от 29 ноября (12 декабря) 1919 г. была опубликована статья будущего классика русской советской литературы Алексея Николаевича Толстого «Торжествующее искусство».
Как известно, Алексей Толстой с апреля 1919 по август 1923-го года находился в эмиграции, вдали от большевистской России. Но эмигрировал он не из Крыма, а из Одессы. Каким образом статья Толстого, пребывавшего в Париже, попала на страницы ялтинской газеты, остается только гадать…
________________________________________
«ТОРЖЕСТВУЮЩЕЕ ИСКУССТВО»
Один из «козырей», чем большевики щеголяют перед Европой, — это процветание искусства в советской России. Ныне искусство — достояние всего народа. Все произведения искусства принадлежат государству. На приобретение их и на создание музеев и летучих, для провинции, выставок, правительство ассигновывает огромные суммы. Устройство республиканских праздников поручено коллегии художников. В школах введена свобода преподавания и свобода обучения.

Путь восьмивекового рабства кончен. Искусство служило королям и меценатам, подделывалось под развращенный вкус дворянского сословия и окончательно попало в золотое рабство к сытой и тупой буржуазии. Искусство вырождалось, становилось забавой. Свобода была ему нужна, как воздух.
И вот советское правительство объявляет, что искусство свободно, что за искусством оно признает все его могучее влияние на жизнь и культуру, и уничтожает материальную зависимость между творцом и потребителем, но…

Вот тут то, в сущности, и начинается большевизм… С этого «но»! В этих «но» весь их перец, все сверх-человечество. Большевики не пытаются создавать новое, сотворить идею жизни. Они поступают проще (и их поклонникам это кажется откровением) — они берут готовую идею и прибавляют к ней свое «но». Получается грандиозно, оригинально и, главное, кроваво.

Да здравствует всеобщая справедливость! Но семьи тех, кто сражается против большевиков, — старики, жены, дети должны быть казнены, а те, кто не желает работать с советским правительством, — уничтожены голодом.

Да здравствует самоопределение народов! Но донских казаков мы вырежем, Малороссов, Литву, Финов, Эстов, Поляков, всю Сибирь, Армен, Грузин и пр. и пр. вырезать потому, что они самоопределяются, не признавая власти Советов.

Это «но» — роковое и необычайно характерное. Большевики не знают созидательного «да», или сокрушающего и в своем сокрушении творческого «нет» первой французской революции. У них — чисто иезуитское, инквизиторское уклонение — «но», сумасшедшая поправка. Словно — один глаз открыт, другой закрыт, смотришь на лицо — оно повертывается затылком, видишь — человеческая фигура, а на самом деле — кровавый призрак, весь дрожащий от мерзости и вожделения.
Точно так же и с искусством получилось у них «но».

…Но искусство, теперь служащее всему трудовому народу, должно быть новым, особым. Старое искусство проедено буржуазной ржавчиной. Новый век, мировую революцию должно увенчать и славить искусство, стоящее по своим задачам, пониманию событий и пропагандной силе на уровне советской программы.

Словом, искусству дан декрет — быть, хотя и свободным, но определенным, тем, а не иным. И сейчас же, разумеется, нашлись люди, с восторгом принявшие на себя эту миссию, — это были футуристы.
Они появились в России года за два до войны (имеется в виду Первая мировая война 1914—1918 годов), как зловещие вестники нависающей катастрофы. Они ходили по улицам в полосатых кофтах и с разрисованными лицами; веселились, когда их ругали, и наслаждались, когда обыватели приходили в ужас от их стишков, написанных одними звуками (слова, а тем более смысл, они отрицали), от их «беспредметных» картин, изображавших пятна, буквы, крючки, с вклеенными кусками обой и газет.

Одно время они помещали в полотна деревянные ложки, подошвы, трубки и пр.
Это были прожорливые молодые люди, с великолепными желудками и крепкими челюстями. Один из них, — «учитель жизни», — для доказательства своей мужской силы всенародно ломал на голове доски и в особых прокламациях призывал девушек отрешиться от предрассудков, предлагая им свои услуги. (Год тому назад я его видел в Москве, он был в шелковой блузе, в золотых браслетах, в серьгах, и с волосами, обсыпанными серебряной пудрой.)

Над футуристами тогда смеялись. Напрасно. Они сознательно делали свое дело — анархии и разложения. Они шли в передовой цепи большевизма, были их разведчиками и партизанами.
Большевики это поняли (быть может, знали) и сейчас же призвали их к власти, футуризм был объявлен искусством пролетарским.

В академии и школах живописи уволили старых профессоров и назначили выборы в новую профессуру, причем каждый мог выставить себя кандидатом, но было объявлено, что если 50 проц. пройдет старых профессоров, то школу закрыть. Так в московскую школу живописи прошли футуристы. Некоторых из них я хорошо знаю, — они взялись за беспредметное творчество только потому, что не умели рисовать предметов. Союзу художников футуристов были отпущены многомиллионные суммы бесконтрольно для скупки и коллекционирования соответствующих произведений.

Отпущены были также суммы на особое учреждение, где футуристы-поэты пропагандировали новое искусство. Это было кафе, выкрашенное внутри в черную краску, с красными зигзагами и жуткими изображениями. Там на эстраде поэты-футуристы и учителя жизни, окруженные девицами, бледными от кокаина, распевали хором:

«Ешь ананасы, рябчика жуй,
День твой последний приходит, буржуй».

Комиссар по народному образованию Луначарский был постоянным посетителем этого кафе.
Футуристам поручили устройство республиканских праздников. И вот, к торжественному дню, дома сверху до низу завешиваются кумачом (причем в продаже никакой материи нет, и беднота и буржуи ходят ободранные), трава и листва деревьев обрызгиваются в голубой цвет, и повсюду расставляются картоны с такими рисунками, что простой народ крестится со страху. Затем футуристам же предлагают поставить что-то около 150 памятников, — денег на революцию не жалеют.

Но здесь пришлось натолкнуться на неожиданное сопротивление. Этой весною (имеется в виду весна 1919 года) петербургские рабочие подали в Советы заявление, что футуристического искусства они не понимают и далее терпеть этого безобразия не хотят. Поэтому требуют, чтобы на предстоящих майских торжествах травы и деревьев краской не марать, оставить, как они есть — зеленые, непонятных картин не выставлять, и снять некоторые особенно гнусные памятники.

Перед такой тупостью населения большевикам пришлось сократить пропаганду нового искусства. Был снят около Николаевского вокзала памятник Софье Перовской, изображавший колонну, в два метра высотой, на ней плиту, положенную вкось, боком, а на плите — большую кучу из цемента, изображающую, должно быть, волосы Софьи Перовской. Что было дальше — я не знаю.

В то же самое время русские художники, писатели, философы и поэты, не принявшие каиновой печати футуро-большевизма (а приняли ее только двое, трое), принуждены существовать, как птицы небесные. Журналы и газеты закрыты, издание книг и типографии монополизированы правительством, картин покупать частным людям нельзя и негде, а правительство скупает только беспредметное творчество.

Искусство в России замерло. За последний год было выпущено едва, едва пять — шесть книг, и не устроено ни одной художественной выставки, не поставлено ни одной новой пьесы, даже большевистского содержания. Что делают те, кем Русская земля была горда, не знаю; про тех же, про кого знаю случайно — голодают и не работают. Трудно, действительно, работать, когда к обеду подают суп из сушеной рыбы и на второе — пюре из этой же рыбы, и это без соли и без хлеба; когда зимою при двадцати градусах мороза дома не отапливаются; или когда за неудачно сказанную остроту заставляют замолчать так же, как этой зимой навек замолчал один из замечательнейших философов и писателей — старик В.В. Розанов, расстрелянный в Троицко-Сергиевской Лавре.

Так вот, советское правительство объявляет расцвет русского искусства. Есть чем козырнуть перед Европой. В 1914 году на дело искусства тратилось правительством 100 тысяч рублей, в 1919 году 100 миллионов. Отсюда крайне-левая пресса делает соответствующий вывод. Европа поражена. А в Петербурге за этот год 18 членов Академии Наук умерло от голода и истощения.

Граф Ал. Н. Толстой.

Ялтинский курьер. — 1919. — № 91. — 29 ноября (12 декабря).

Со сменой названия на «Южный курьер» газета, тем не менее, продолжала прежнюю редакционную политику, публикуя, в том числе, критические литературоведческие материалы. С установлением в Ялте советской власти газета прекратила свое существование.

Кстати, хотелось бы отметить, что название «Южный курьер» было весьма популярным среди крымских изданий. В 1901 году в Керчи начала работать газета «Южный курьер», еще один «Курьер» в начале века печатался в Ялте. Так, в № 45 от 24 июля . 1901 ялтинский «Южный курьер» сообщал о том, что «пианист Самуэльсон устраивает в Ялте концерт».
--------------------

Дорогие друзья! Если у вас есть какая-либо информация по этой теме, мы с удовольствием разместим ее на сайте! Наш адрес: llisova@yandex.ru
Давайте писать историю прекрасной Ялты вместе!







Требуется для просмотраFlash Player 9 или выше.

Показать все теги




Наша группа на FACEBOOK


Наша группа в VK


Наша группа в instagram


Наша группа в Youtube