В. МАЯКОВСКИЙ. О ЯЛТЕ И НЕ ТОЛЬКО В. Маяковский и Л. Брик в КрымуВладимир Маяковский не раз бывал на ЮБК, отдыхал здесь летом. Я езжу по Южному берегу Крыма, — не Крым, а копия древнего рая! Какая фауна, флора и климат! Пою, восторгаясь и озирая. В Ялте он останавливался в гостиницах «Мариiно» и «Россия». Здесь написал стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», закончил поэму «Хорошо!». Часто выступал в Мисхоре, Алупке и Симеизе. Я езжу по Южному берегу Крыма, — не Крым, а копия древнего рая! Какая фауна, флора и климат! Пою, восторгаясь и озирая. Особенно запомнилась Маяковскому творческая встреча в Ливадии, где в 1925 году был открыт крестьянский санаторий для легочных больных. Многократно вступал он перед красноармейцами в Гурзуфском санатории. В парке этой здравницы есть бронзовый бюст поэта. Крылатыми стали его строки: Хожу, гляжу в окно ли я — цветы да небо синее, то в нос тебе магнолия, то в глаз тебе глициния. Вином и цветами пьянит Ореанда, в цветах и в вине — Массандра. Не менее яркими были впечатления от поездок по красивейшей севастопольской трассе. СЕВАСТОПОЛЬ - ЯЛТА В авто насажали разных армян, рванулись - и мы в пути. Дорога до Ялты будто роман: все время надо крутить. Сначала авто подступает к горам, охаживая кряжевые. Вот так и у нас влюбленья пора: наметишь - и мчишь, ухаживая. Авто начинает по солнцу трясть, то жаренней ты, то варенней: так сердце тебе распаляет страсть, и грудь - раскаленной жаровней. Привал, шашлык, не вяжешь лык, с кружением нету сладу. У этих у самых гроздьев шашлы - совсем поцелуйная сладость. То солнечный жар, то ущелий тоска,- не верь ни единой версийке. Который москит и который мускат, и кто персюки и персики? И вдруг вопьешься, любовью залив и душу, и тело, и рот. Так разом встают облака и залив в разрыве Байдарских ворот. И сразу дорога нудней и нудней, в туннель, тормозами тужась. Вот куча камня, и церковь над ней - ужасом всех супружеств. И снова почти о скалы скулой, с боков побелелой глядит. Так ревность тебя обступает скалой - за камнем любовник бандит. А дальше - тишь; крестьяне, корпя, лозой разделали скаты. Так, свой виноградник потом кропя, и я рисую плакаты. Потом, пропылясь, проплывают года, трусят суетнею мышиной, и лишь развлекает семейный скандал случайно лопнувшей шиной. Когда ж окончательно это доест, распух от моторного гвалта - - Стоп! - И склепом отдельный подъезд: - Пожалте червонец! Ялта. 1924 ЯЛТА - СЕВАСТОПОЛЬ Пустяшный факт - а вот пожалте! И месяцы даже его не истопали. С вечера в Ялте ждал 'Севастополя'. Я пиво пил, изучал расписание, охаживал мол, залив огибающий, углублялся в круги для спасания погибающих. Всю ночь прождали. Солнце взвалив, крымское утро разинулось в зное. И вот 'Севастополь' вылез в залив, спокойный, как заливное. Он шел, как собака к дичи подходит; вползал, как ревматик вползает на койку. Как будто издевается пароходик, на нас из залива делая стойку. Пока прикрутили канатом бока, машина маслом плевалась мило. Потом лебедкой спускали быка - ревел, возможно его прищемило. Сошел капитан. Продувная бестия! Смотрел на все невинней овцы. Я тыкал мандат, прикрывая 'Известия' и упирая на то, что 'ВЦИК'. Его не проведешь на мандате - бывали всякие за несколько лет! - Идите направо, червонец дайте, а вам из кассы дадут билет. - У самого лег у котла на наре. Варили когда-нибудь вас в самоваре? А если нет, то с подобным неучем нам и разговаривать не о чем. Покойнице бабушке б ехать в Батум - она - так да - недурно поспала бы. В поту бегу на ветер палубы. Валялась без всяких классов, горою мяса, костей и жира, разваренная масса пассажиров. А между ними две, в моционе, оживленнейшие дамочки. Образец - дореволюционный! Ямки и щечки, щечки и ямочки. Спросил капитана: - Скажите, как звать их? Вот эти вот две моркови? - - Левкович, которая порозоватей, а беленькая - Беркович. Одна говорила: - Ну и насели! И чистая публика не выделена! Когда на 'Дофине' сидела в Марселе - французы сплошь! Удивительно! - Сидел на борту матрос лохматина, трубе корабельной под рост. Услышал, обдумал, ругнулся матерно и так сказал матрос: - Флотишко белые сперли дотла! Угнали. У нас - ни кляпа! Для нашей галоши дыры котла сам собственноручно клепал. Плывет плоховато - комода вроде. На этих дыни возили раньше нам. Два лета работал я в Райкомводе. В Одессе стоит иностранщина. Не пароходы, а бламанже! У нас в кочегарках от копоти залежь, а там работай хоть в паре манжет - старайся, и то не засалишь. Конечно, помягше для нежных задов, но вот что, мои мамаши: здесь тише, здесь тверже, здесь хуже - зато н-а-ш-е! Эх, только были бы тут рубли - Европа скупая гадина, - уж мы б понастроили б нам корабли - громадина! Чтоб мачта спичкой казалась с воды, а с мачты - море в овчину. Тады катай хоть на даровщину! - Не знаю, сколько это узлов плелись, не быстрей комода. И в Черное море плюнул зло моряк из Райкомвода. 1925 г.